Автор: Лиора Зив-Ами 
Дата:  24-04 01:55


Из писем Лиоры Зив-Ами друзьям,
которые не с нами.

ПИСЬМО ПЯТОЕ


Да, представь себе - я убеждена, что от самих людей очень многое зависит. Но это лишь тогда, когда сами люди хотят, чтобы от них что-либо зависело. Мы же, евреи, добровольно отказались от положения хозяев ситуации. Мы слишком привязаны к миру наших бывших хозяев для того, чтобы позволить себе такую дерзость.
Самое красноречивое тому подтверждением - утрата нами права, подумать только!, права на Катастрофу. Я уже не говорю о том, что отрицать Катастрофу – гибель 6 000 000 евреев стало обычным делом. Теперь нас убеждают уже в том, что, во-первых, у евреев, если и было что-то, так это так, небольшие неприятности, а во-вторых, сами евреи подобно нацистам устроили Катастрофу «палестинскому народу». Мир с таким энтузиазмом подхватил арабское враньё, как – будто находился в состоянии готовности придумать новую нелепицу, чтобы вновь наброситься на евреев. Где уж миру знать, что арабы из Эрец Исраэль в 1948 году бежали потому, что призывали их к этому собственные лидеры - дескать, уходите из своих домов в Израиле, потому что мы тут весь Израиль зальём еврейской кровью, а когда с евреями будет покончено, то вы вернётесь и получите всё их имущество. Евреи их не гнали, а вот евреям в арабских странах устроили настоящую травлю, из-за чего евреи вынуждены были бежать, потеряв своё имущество. Из арабских стран бежало 900 000 тысяч евреев. 750 000 принял Израиль. Была варварски уничтожена древнейшая община Ирака – потомков вавилонских пленников. Они обосновались на земле древнего Вавилона, когда арабов там и в помине не было.
Арабы были добровольными беженцами, в то время как евреи были беженцами насильственными. Но многотысячная лавина еврейских беженцев в нашем крошечном государстве растворилась и беженцы стали обычными гражданами, а арабских беженцев специально держали в лагерях на огромных пространствах арабского мира только лишь для того, чтобы придумать «арабскую Катастрофу».
Но кого волнуют эти факты, когда нужно нашу же Катастрофу у нас украсть и передать её в качестве тернового венца тому, кто принял эстафету у нацистов.
Однако, если ты думаешь, что виноваты только арабы и те, кто возлагают на них надежду покончить с евреями, как в своё время возлагали эту надежду на Гитлера, ты глубоко ошибаешься. Давай посмотрим, что делаем с Катастрофой мы сами, евреи.
Вместо того, чтобы извлечь урок и понять раз и навсегда наказ, данный нам ещё пророком Моиссеем – не прилепляться к гоим, не копировать их, не идти их путём, мы, как-будто не достаёт нам уроков прошлого, ведём себя прямо противоположным образом. Мы так прилипли к гоим, что никакая сила не может нас от них отлепить. Везде мы бегаем и орём: «Ну! Теперь вы видите какие мы несчастные? Теперь вы нас уже жалеете? Ну пообещайте, что вы больше так не будете!» И не видим, что весь мир хохочет прямо нам в лицо: «Ещё как будем!». Антисемитизм растёт как на дрожжах, арабы всем рассказывают, что собираются доделать именно то, что Гитлер не доделал, а весь мир их обнимает за это.
Но мы опять ничего не замечаем. Закусив удила мы мчимся по второму кругу и так хотим понравиться своим собственным мучителям, что у нас хватает безумия помогать им в подготовке новой Катастрофы.
Я в своё время выслушала много упрёков в свой адрес из-за того, что на одном из приёмов в Киевском управлении внутренних дел, куда мы, отказники, приходили выяснять свои отношения с советской властью, заявила:
- Мне не нужен ваш Бабий Яр.
Разумеется, я не имела ввиду, что мне не нужна память о том, что произошло в Бабьем Яру, где немцы расстреляли 33 771 еврея. Я была категорически против того, чтобы неевреи определяли, как и что именно я должна помнить. Ты же знаешь, как выглядит памятник, который местная мелиха поставила скрепя зубы. Они ведь на еврейских костях хотели построить увеселительные заведения. И только после грандиозного скандала согласились объявленное веселье заменить, так уж и быть, трауром. Но так как от одной мысли об евреях у них кишки выворачивало наизнанку, они решили установить памятник «гражданам вообще». Не выпячивать еврейскую тему. То есть поставить такой памятник, чтобы не осталось никакой памяти об евреях.
Так этот памятник и выглядит. Там есть все: и солдаты, которых действительно расстреливали в этом месте, и мирные жители, которых действительно расстреливали там как заложников. Там только нет никакого намёка на евреев. И что же делают наши евреи? Наши евреи ходят вокруг памятника, где-то сзади у «населения вообще» выискивают фигуру одного старца, всматриваются в неё и говорят:
-О! Вы видите этого старика? Вы видите, что у него нос немножечко крючковатый? Это – намёк на евреев.
Вы хотите так помнить? Ну что ж - вольному воля. А я так помнить не хочу. Не хочу, чтобы другие решали за меня, как я должна помнить Катастрофу, на что я должна обратить внимание, что важно, а что не важно.
У нас, евреев, особая память. Расскажу тебе один удивительный случай. Мне было тогда лет 15-16 и мама впервые привезла меня в Киев погостить у своей подруги. А в Киеве за несколько лет до этого случилась страшная катастрофа - как раз в том месте, где расположен Бабий Яр- сошла грязевая лавина. Было много жертв и люди сказали: «это за евреев». Видно, рассказы об этом бедствии очень впечатлили меня.
Сразу по приезде мамина подруга повезла нас на Крещатик. Стою я на Крещатике, рядом стоит мама со своей подругой и вдруг мне кажется, что я превращаюсь в дерево. От ступней моих стремительно начинают прорастать в землю корни. Они растут быстро-быстро, разрастаются во все строны и вскоре достигают грунтовых вод. Корни начинают жадно пить воду и набухают от неё. Но я откуда-то знаю, что никакая это не вода. Это – кровь. Еврейская кровь. Я оцепенела. Вижу – меня зовут, но пошевелиться не могу. Хочу что-то сказать, но собой не владею. Я – дерево. Меня дёрнули за руку и наваждение прошло. Едем мы домой к маминой подруге. Приезжаем. Взрослые начали готовит обед, а нам, детям предложили в теннис поиграть. Беру я в руки ракетку, только собираюсь сделать первый удар и вдруг всю меня пронзает бешеная боль - как-будто кто-то копьё всадил в живот. Разогнуться не могу. Прибегают взрослые и с трудом доволакивают меня до постели. Вызывают скорую помощь. Дальше помню смутно: одна машина уехала, прислала другую, специализированную, диагноз «разрыв яичников», белое мамино лицо – и вот я уже в больнице, в гинекологическом отделении. Сказали, что надо понаблюдать. Наблюдали, наблюдали, ничего так и не наблюли. Что это было, никто не знает. Только я никогда не забуду свой первый приезд в Киев.
Я, видишь ли, убеждена, что почитать места гибели евреев нужно прежде всего неевреям, которые живут на земле, пропитанной еврейской кровью. Как сказано в Священном Писании: «голос крови брата твоего вопиёт ко Мне из земли». Земля помнит. И я убеждена - от непрощённого греха люди дуреют.
Если бы ты видела, как помнят Катастрофу в Израиле! В день памяти утром на всю страну звучит серена. В этот миг лучше быть на улице, среди людей. Вот что значит память самого народа. Останавливается жизнь. Замирает транспорт. Замирают прохожие. Все молчат и слышен только этот ужасный гул – как крик, как рыдание сквозь сцепленные зубы. Вот так и только так можно помнить!
Но увы! Если ты думаешь, что в памяти о Катастрофе мы не показали, до какой степени мы и в своём государстве не избавились от постыдной зависимости от нееврейского мира, то ты очень ошибаешься. Достаточно посетить наш «Яд ва Шем» – музей памяти Катастрофы.
Меня коробит уже само словосочетание - музей Катастрофы. Я выросла на музеях, но не понимаю, как можно сделать музей Катастрофы. Я бреду от фотографии к фотографии и всматриваюсь в жуткие сцены, запечатлённые на них: вот еврея заставляют ползать по тратуару, вот женщин заставили раздеться перед расстрелом. Кадр за кадром растоптанное человеческое достоинство. Невольно я спрашиваю себя: «А если бы это случилось со мной, хотела бы ли я, чтобы после моей смерти тысячи людей смотрели на меня в такой миг?» И сама отвечаю себе: «Ни за что! Лучше ещё раз умереть». Те, кто вернулись из нацистских концлагерей, молчат, не хотят рассказывать другим о том, что с ними там делали. А чем же отличаются от уцелевших эти люди, на которых мы глазеем, не получив у них разрешения на это? В чём они провинились перед нами? В том, что не могут восстать из пепла и залепить пощёчину тому, кто выставил их унижение на всеобщее обозрение?
Известно, что нацисты планировали создать музей исчезнувшего народа. Многие из этих снимков, вероятно, должны были «украсить» этот музей. У них не получилось ни с музеем, ни с нашим исчезновением. Но идея музея не умерла – мы её подхватили.
Объясни, пожалуйста, мне, почему у нас должен быть музей? Потому что у неевреев есть музеи? Ну и что? Почему мы должны им слепо подражать?
Ты, конечно скажешь, что в музеях изучают историю, хранят документы. Разумеется, историю нужно изучать и документы хранить. Но почему так? Посмотри во что мы превратили Катастрофу! Посмотри, сколько народу кормится вокруг неё - ведь это же целая индустрия. Все эти фонды, гранты, симпозиумы, конференции. Ты что полагаешь, что кто-то думает о трагедии, об изучении, об извлечении уроков? Да брось ты. Люди деятельность себе придумали, профессиональную нишу, как теперь принято выражаться, себе нашли. На этом ужасе, на этой крови.
Нас уверяют, что нужно популяризировать знания о Катастрофе. Дескать, будут знать – не будут подобного делать. Но знания могут сыграть роль прямо противоположную: будут знать – будут знать как именно нужно это делать. Знания – это ведь опасная штука. Знания помогают людям преодолеть психологический барьер и то, что вчера ещё представлялось невозможным, благодаря знаниям становится знакомым опытом. Вот, например, в Германии производят игрушки «Убей еврея». Это что, потому что не знают или потому что знают слишком хорошо? Можно даже усовершенствовать игрушку при помощи знаний. Представляешь себе, например, сжигание в крематории: кто воспользуется большим количеством деталей, тот получит больше очков. Знаешь, как знания пригодятся, чтобы очков набрать побольше.
Я уже не говорю о том, что в наши времена, когда психоанализом пронизана реклама на каждой консервной банке, наверное, нужно было бы задуматься и о том, что есть определённая категория людей, которая может получать удовольствие, созерцая сцены этого жуткого насилия.
Но мы ни о чём подобном не задумываемся, так как постоянно придумываем, куда бы нам ещё прилепить Катастрофу.
Музей Катастрофы мы превратили в официальное место возложения венков. А как же иначе – у всех венки куда-нибудь кладут, а мы что хуже? Приехал государственный деятель в нашу страну – всё, иди венок клади, покажи всем, как ты расстроен, как сожалеешь о том, что случилось.
И вот стоят они понуро, иностранные государственные деятели. Кипы на голову нацепили, глазки вниз опустили. Скорбят, стало быть. А я всё думаю: «О чём, интересно, они скорбят? Может, жалеют себя, родимых. Гитлер-то задуманное не доделал. Теперь им, беднягам, приходится потеть, придумывать «палестинский народ», освободительное движение этого самого «народа», «израильскую оккупацию». А что, разве я не права? Как же можно расскаиваться за геноцид в прошлом и лобызаться с теми, кто на всех перекрёстках орёт, что все свои средства мобилизовал ради будущего геноцида? Ты помнишь, как Жак Ширак бежал на встречу Арафату, когда «дорогой гость» пожаловал во Францию. Да Ширак же по дороге чуть собственных телохранителей с ног не посбивал, так торопился обнять, приголубить любимого. А другие, что, лучше Ширака? Арафат у них в государственных деятелях ходит. Да я бы их всех на пушечный выстрел не подпускала к нашей памяти, а их возят на официальные церемонии официально скорбеть. Грехи отпускают!
То, во что мы сами превратили Катастрофу, говорит только лишь о том, что несмотря на всё происшедшее, мы даже в собственном государстве не распрямили свои спины, не уничтожили внутри себя рабской зависимости от мира неевреев.
Что, естественно, имеет самые катастрофические последствия. Как в прошлом имело, так имеет и в настоящем.
Я глубоко убеждена, что та же привязанность к миру неевреев, отсутствие самодостаточности привела нас к такому парадоксальному явлению, как страх потерять особые права на Освенцим и полное безразличие к тому, что мы потеряли Хеврон.
Ты знаешь что такое Хеврон?
Хеврон – это первое приобретение нашего праотца Авраама. Предание рассказывает, что Авраам однажды обнаружил в пещере Махпела, которая была во владении хета Эфрона спящих Адама и Еву.
«И отвесил Авраам Эфрону……четыреста сиклей серебра…И стало поле Эфроново, которое при Махпеле, против Мамре…что это Хеврон… владением Авраамовым»
(Бытие 23: 16-20)
В связи с чем, как ты думаешь, Авраам купил поле Эфроново с пещерой Махпела, которая и называется пещерой праотцев? Вот что рассказывает Священное писание:
«место для гроба…чтобы мне умершую мою схоронить
(Бытие, 23:4)
«похоронил Сарру, жену свою, в пещере поля Махпеле, против Мамре, что нанче Хеврон»
(Бытие, 23:19)
Умершая – это наша праматерь Сарра.
Так пещера Махпела стала нашим фамильным склепом. Там похоронены все три пары основателей нашего народа: Авраам и Сарра, Ицхак и Ривка, Яаков и Леа. Яаков (он же Израиль, а мы бней Яаков, дети Яакова, дети Израиля) умер в Египте. Но даже там он помнил о пещере и наказал своим сыновьям:
«Похороните меня с отцами моими в пещере, которая на поле Эфрона Хиттеянина, в пещере, которая на поле Махпела, что перед Мамре…, которую купил Авраам…в собственность для погребения. Там похоронили Авраама и Сарру, жену его; там Ицхак и Ривку, жену его; и там похоронил я Лею...И сделали сыновья Яакова с ним, как заповедал он им»
(Бытие 49: 29-31; 50:12)
Фараон Егитпа, который в то время благоволел к еврям, снарядил целую процессию, которая перенесла тело Яакова из Египта в Хеврон в пещеру Махпела.
Но Хеврон – это не только место захоронения основателей нашего народа. Это ещё и место его рождения. Именно в Хевроне престарелым Аврааму и Сарре был обещан их долгожданный сын Ицхак. Ицхак жил в Хевроне. В Хевроне был помазан на царство сам царь Давид:
«И сказал Давид: куда идти? И сказал Он: в Хеврон. И пошёл туда Давид…И пришли мужи Иудины и помазали там Давида на царство»
(Самуил Книга Вторая 2: 1,2,4)
До завоевания Иерусалима Давид правил в Хевроне 7 лет и 6 месяцев.
А Давид не просто еврейский царь. Он автор Псалмов – священных текстов, которые читают все иудеи и христиане мира. Он основатель династии, первый наследник которого – знаменитый царь Соломон, построивший Храм, в котором хранились скрижали Завета с 10 заповедями, полученные Моиссеем от Б-га. Долгожданный Мессия, которого упрямо ждут люди, тоже из его династии – Мессия сын Давида. Машиах бен Давид. Кстати и Иисус Христос называл себя сыном Давида именно потому, что считал себя Мессией.
Когда пал Храм, Б-г послал пророка Иеремию в Хеврон, сообщить о случившемся праотцам. И предание рассказывает, что праотцы разорвали на себе одежды в знак скорби.
Катастрофа – далеко не первая вещь, которую гоим хотят у нас украсть. По христианскому преданию в 5 веке византийский император Феодосий приказал перевести тела праотцев в Константинополь. Но посланник Феодосия ослеп, как только приблизился к пещере и прозрел тогда, когда вернулся к себе домой с невыполненным заданием.
В 1226 году мамелюк Бейбарс издал указ, запрещающий еврееям молиться на могиле праотцев. Евреям разрешалось подниматься по ступенькам, ведущим к могилам их собственных отцов не выше 7 ступени. Тем не менее арабы хорошо знали, чьё мясо съели – ведь даже во время запрета они пускали в пещеру евреев помолиться праотцам. Чего вдруг? Да пускали во время засухи, когда нужно было, чтобы дождь пошёл. И евреи входили и молились «Спящие в Хевроне, обитающие в пещере, пробудитесь, ибо сыновья ваши в беде».
Может в Хевроне не проливалась еврейская кровь? Может там нет наших могил? Во-первых, где их нет! А во-вторых…..
Однажды у шейха пропал сын. Его труп обнаружили возле еврейского квартала. Арабские судьи постановили: пусть шейх выберет себе 10 еврейских юношей и убьёт их на месте, где был найден труп его сына. Жители Хеврона написали письмо, в котором были такие слова: «Кто не видел этого ужаса, не видел ужаса никогда».
Но евреи видели ещё много ужаса в Хевроне. В 1929 году арабы учили в Хевроне страшный еврейский погром. Убивали собственных соседей, с которыми ещё вчера мирно беседовали и к которым обращались за помощью. Кого не убили, того, как у них принято, покалечили, чтобы мучились люди. Попытка евреев вернуться в Хеврон закончилась новым погромом в 1936 году. Рассказывают, что когда хоронили растерзанных евреев, арабские женщины слышали голос, похожий на женский: «зачем пролили невинную кровь?»
Когда после освобождения Хеврона в Шестидневную войну евреи сказали, что не будет больше 7 ступени, они знали, что говорили – 700 лет бесправия – вот что значит 7 ступень. Я не хочу сказать, что мы, евреи, люди замечательные. Но факт есть факт – мы арабов не изгнали, не заставили их стоять на 7 ступени. Мы с ними поделились - ведь Авраам и их праотец. Хотя согласись, что есть что-то странное в том, чтобы молиться на могиле женщины, которая их праотца Исмаила вместе с его матерью выгнала из дому. А это было именно то, что сделала Сарра. Причём в Священном Писании указывается и причина по которой она это делает,
«И увидела Сарра, что сын Агари, египтянки, которого она родила Аврааму, насмехается»
( Бытие, 21:9)
и характерная формулировка с которой она потребовала удалить Ишмаэля из дома его отца Авраама:
«не будет наследовать сын рабыни этой вместе с сыном моим, с Ицхаком»
( Бытие, 21:10)
Наш общий с арабами праотец Авраам огорчился, но сказал Б-г Аврааму:
«всё, что скажет тебе Сарра, слушай голоса её, ибо в Ицхаке наречётся тебе род»
( Бытие, 21:
Когда видишь то, что происходит сегодня, мурашки по коже бегают от пророческой силы этих слов.
Теперь ты поняла, что такое Хеврон!
Только нас это всё не волнует. Нас волнует Освенцим на чужой земле. Когда поляки хотели в Освенциме что-то соорудить (Б-г им за это судья!), какой крик мы подняли. А отдали Хеврон и глазом не моргнули.
Нам Хеврон не нужен. Все наши помыслы сосредоточены на особых правах на Освенцим. Ну ответь мне, пожалуйста, почему нам Освенцим дороже Хеврона? Когда по телевидению показывают очередной Освенцимский фестиваль, я выключаю телевизор. Не могу смотреть на показательные молитвы евреев, снятые польским телевидением. Я вообще не могу понять, как можно молиться Б-гу перед кинокамерой. А уж перед польской кинокамерой, зная, что поляки добивали вернувшихся из концлагерей евреев! Ну как можно?
Наша неискренность лезет изо всех дыр. Каждый раз после очередной поездки израильтян на освенцимский праздник, вылезает какой-нибудь скандал: то охранники резались в карты, то утомлённые деточки пригласили стрептизёршу. Винить людей за проступки бесполезно. Они должны сами себе постоянно напоминать о том, ради чего приехали и как только ослабевает их внутренний контроль, они во что-то вляпываются.
Не могу я слышать постоянные сообщения об открытии очередного мемориала, центра по исследованию Катастрофы и всякой другой чепухи, где евреи устраивают свои тусовки, не замечая того, что у нас называют Белой Катастрофой – тотальную ассимиляцию и бескровную гибель еврейства диаспоры.
Говорят, нам, родившимся после войны, посланы души людей, замученных в Катастрофе. В душах я, как ты знаешь, ничего не понимаю. Но иногда, действительно, происходят странные явления.
Снится мне однажды сон. Вот бегу я через анфиладу комнат - в своей жизни я никогда не видела такой длинющей анфилады. А за мной гонится немец с пистолетом в руке. Я подбегаю к очередной двери, толкаю её, а в этот самый момент он толкает предыдущую дверь, но выстрелить не успевает. И вот я открываю последнюю дверь. Всё. Дальше бежать некуда. Тупик. Я вся съёживаюсь, зная, что через несколько секунд в эту комнату вбежит он.
Он выстрелил сразу же, как только вбежал.
- Ну вот и всё – думаю я – меня убили. Странно. Это совсем не больно. Только очень тепло.
Я открываю глаза: так это был только сон. Но спина болит уже не во сне, а наяву. Точно то место, в которое вошла пуля. И это странное тепло, перешедшее из сна. Оно соединило два мира – мир сна и мир реальности и наступил момент, когда я перестала понимать, какой из них настоящий.
В каком мемориальном комплексе можно запечатлеть такую память?
Я не верю, что настоящая память может быть такой, какой нам пытаются её навязать. Не верю я, что Катастрофу нужно увековечивать назойливым памятником в центре Берлина.
Мы, которые принесли миру идею невидимого Б-га, не хотим понять, что настоящая память невидима. Мы же хотим нашу память потрогать руками, как язычник своего идола. Увы! Это тревожный признак. Он говорит только лишь о том, что настоящей памяти мы лишены. Когда мы говорим «никогда более», это означает, никогда более не делать тех же ошибок. Опыт – единственный настоящий памятник, равновеликий трагедии. Но именно этого памятника мы и не воздвигли. Ничего мы не запомнили! Вот она, истинная причина того, что арабы так легко похитили нашу Катастрофу.
Мы так же как и прежде привязаны к миру неевреев. Поэтому нам не нужен Хеврон. Что же нам осталось? Остался Освенцим.
Мы сами делаем свой выбор!