Предлагаю  вниманию уважаемых посетителей

статью известного российского политолога Дениса Драгунского.

Скорбное предчувствие

Наступают эпические времена. Безличные, массовые и жестокие...
“Листьям в дубравах древесных подобны сыны человеков».
Так говорил Диомеду (в шестой песне «Илиады») Главк, сын Гипполоха. И продолжал:
«Ветер одни по земле развевает, другие дубрава,
Вновь расцветая, рождает, и с новой весной возрастают.
Так человеки: сии нарождаются, те погибают».
И ничего страшного. Главное, чтобы не погибла дубрава, то есть племя.
Мы давно затвердили, что трагедия оканчивается или оборачивается фарсом. В самом деле, есть что-то трагикомическое в этих наводящих панику конвертах с белым порошком, особенно после адского пламени нью-йоркских башен-близнецов. Страх перед эпидемией сибирской язвы перебивается смехом над людьми, которые трепещут при виде рассыпанного сахара. И вызывают полицию, и полиция вызывает экспертов-бактериологов, и те подтверждают, что это действительно сахар. Пронесло. А мы-то боялись!
Мысль о фарсе, который идет следом за трагедией, – очень удобная мысль. Успокоительная. Скоро все кончится, и тогда посмеемся.

Не ждите фарса

Однако трагедия 11 сентября даже в отдаленном будущем не предполагает фарса. Она открывает дорогу совершенно другому литературному жанру, мысленному навыку и правовому стандарту.
Наступают эпические времена. Безличные, массовые и жестокие. Причем само понятие о жестокости – это взгляд извне эпоса. Внутри эпоса есть только подвиг, доблесть, удача. Кровь красива или вкусна, потому что это кровь героя или врага. То же – про слезы, тоску и прочие материи скрывшегося за поворотом ХХ века.
Прощание Гектора с Андромахой, горе старика Приама, великодушие Ахилла, история с прекрасной Еленой и ее оскорбленным мужем – все это только кажется «человеческим» в том смысле, в каком понимаем это слово мы. По крайней мере, понимали до сих пор.
В эпосе есть люди, «сыны человеков», с красивыми телами, с жаркими желаниями, умными мыслями и даже с высокими соображениями о чести. В эпосе вообще все красиво и мощно. Но там нет отдельного человека, личности, потому что нет личной свободы, нет понятия о другом человеке, который равен тебе. Равен не как царь царю или раб рабу (такое равенство известно со времен самого дикого варварства), а как такая же, но другая свободная личность в полноте своих прав на личный выбор. Вместо личности там тело как преходящее порождение большего, главного тела. Как листок, распускающийся на ветке, зеленеющий, желтеющий, отсыхающий.
Поэтому эпические герои при всей красоте их мощи представляют не самих себя, а племя, клан, род, семью. Действуют во имя растворяющей общности.
И мы теперь тоже будем действовать во имя больших-пребольших семей под названием «цивилизации». Будем помаленьку растворяться в безличности.
Сразу, конечно, не получится. Будет противно, неловко, стыдно. Но европейская цивилизация рациональна, ведь так? И мы постепенно поймем, что безличность (а также безжалостность и безотказность) позарез необходима для свершения ужасающих по своему масштабу дел. Для выполнения громадных военно-цивилизационных задач. Как, судите сами, избавиться от террора, если ненависть рикошетом уже летает туда-сюда? Если пробирки с микробами или пакетика с ядом достаточно, чтобы погубить сто тысяч человек и превратить в жалких кроликов сто миллионов? Если каждый ракетно-бомбовый удар, не говоря уже о сухопутных операциях, рождает мириады мстителей, живущих не только «там», но и «здесь», среди нас. Каждый из них считает себя вправе взять гранату или пробирку, и – см. выше.
Приходится планировать ответные меры. И так без конца.

Кто боится грозного отца?

Нет оснований надеяться, что межрасовое и межкультурное озверение в конце концов не вскипит, а вскипев, быстро схлынет. Надежд тем меньше, что соперники говорят на разных языках. Не будем лицемерить, говоря, что ислам здесь ни при чем.
Нет, разумеется, ислам сам по себе как таковой ни при чем. Как и учение Карла Маркса само по себе не отвечает за все кошмары русской революции, которая, кстати, оказалась гораздо мягче, чем фантазии ее пророка (детей не отнимали у родителей, жен не обобществляли, в лагерях было все-таки не сто процентов трудоспособного населения). Речь не о Марксе, а о марксистах. Не об исламе, а об исламистах. Поэтому ислам все-таки каким-то боком имеет отношение к происходящему. Как и марксизм к русской революции. Марксизм не есть церковь, у него нет папы или патриарха, но марксистские бонзы и первосвященники все же нашли в себе силы громко и решительно осудить «перегибы и искажения», пусть и не подвергая сомнению свое Великое Учение. Ислам – тоже не церковь, там нет священноначалия в христианском смысле, однако религиозные авторитеты есть. Мы слышали слова о том, что теракты вообще-то достойны всяческого порицания. Однако мы не слышали именно религиозного, громкого и решительного осуждения терактов. Не было внятной анафемы, так сказать.
Столкнувшиеся цивилизации, действительно, думают и чувствуют по-разному. Для христиан принадлежность к христианству уже довольно давно перестала быть стержнем массовой консолидации. Если где-то – в Азии или Африке, например – совершается какая-то несправедливость в отношении христиан, то широкие православные массы России, католические массы Аргентины и протестантские массы Германии не устраивают митингов под лозунгом «Наших единоверцев бьют». Когда талибы разрушили статуи Будды, то, кажется, не было ответных актов культурного террора со стороны буддистов (хотя их немало на свете и они не из робких).
Очевидно, и христиане, и буддисты уже выяснили отношения с Отцом, который на небесах. А значит, избавились от парализующего страха перед реальным отцом, перед любой властью. А значит, избавились от архаичной святости кровных уз. От системы отношений, которая не имеет ничего общего ни с современной экономикой, ни с современной государственностью.
Это не значит, что исламская цивилизация хуже христианской или буддийской. Дело обстоит еще хуже. Она совсем иная.
Оксфордский профессор Ларри Зидентоп в своей книге «Демократия в Европе» пишет, что в основе современной западной государственности лежат именно христианские ценности равенства и морального универсализма. Вполне поэтому возможно, что исламский фундаментализм – это вовсе не протест против экспансии западных политических, экономических и культурных моделей. Это протест против христианства, которое просвечивает за либерализмом. Поскольку либерализм есть секуляризированная (светская то есть) версия христианства. Можно придумать новое красивое слово «постхристианство». Прости, Господи.

Два кулака – пара

Опять конфликт религий?
Наверное, все несколько проще. Есть на сегодняшний день две наиболее сильные цивилизационные системы – ислам и американский образ жизни. Как бы его покороче назвать? Американизм?
Обе эти цивилизации выносят на всемирное торжище собственные жизненные стили. Оба стиля – молодые, агрессивные, понятные, состоящие из простых и ясных жизненных указаний для людей обоего пола, любого возраста и социальной группы. Отвечающие на такой трудный в нынешних обстоятельствах вопрос: как жить? Предлагающие все в готовом виде. Американизм – это Голливуд, джаз, CNN, ниагара популярной печатной продукции для простого народа. Ислам – пример исламских государств, законы шариата, отвечающие глубинным народным представлениям о добре, зле и справедливости.
Американизм, как и ислам, предельно забытовлен. Там есть даже своего рода «адаты» – это бесчисленные житейские руководства. Все рассказано: как надо поступать во всех случаях деловой и личной жизни, как улыбаться, здороваться заводить и поддерживать знакомства и, главное, как достичь успеха. Американцы имеют записанное обычное право, оно же священное писание низшего уровня.
Ислам – это нераздельность религии, политики и жизненного стиля. Наличие шариата как священного закона. Превосходство религии над этническим происхождением – Мусульманская умма, то есть Нация ислама, ставит веру выше национальности.
Американизм как «священный образ жизни» также порождает своего рода Нацию американизма, которая обширнее американской нации в ее государственно-правовом понимании. Она включает в себя тьмы толпящихся у дверей американской Службы иммиграции и натурализации, пакующих чемоданы, оформляющих визы, просто мечтающих об американском рае. Тем самым американизм становится выше этноса, религии и государства.
Но среди мечтающих стать американцами (то есть своего рода «постхристианами») немало мусульман.
Для христиан это не проблема. Все они уже давным-давно «пост», кроме некоторых русских староверов и ливанских несториан. Для буддистов, иудеев, конфуцианцев и даосов это просто перемена места жительства. Для мусульман это невозможность.

Наш бронепоезд стоит на обратном пути

Оттого именно этим двум цивилизациям тесно на одной планете.
Страшно. Тем более что либералы-«постхристиане» сами виноваты. Не удержались в либеральных рамках. Не смогли распространить принцип личной свободы и личной ответственности на тех, кто слаб и чужд. Соблазн опекать и покровительствовать оказался сильнее принципов, сильнее здравого смысла. Вчера ты был раб или угнетаемый колониальный туземец, сегодня ты будешь малым дитятею. А я (белый либерал) был и остаюсь главнее тебя. Поэтому принцип «другого» как свободной личности со свободным личным выбором распространялся только на своих. На белых. На христиан и, так сказать, сочувствующих. Остальные оставались не личностями, а телами, эпической листвой на этнокультурных ветках. В дубраве меньшинств.
В этом главное лицемерие «мульткультурализма» и «политкорректности». А главная опасность – в коллективной правосубъектности. Если представитель меньшинства (расового, религиозного, какого угодно, хоть сексуального) пользуется некоторыми правами не как индивид, а именно как представитель группы, это беда. Это значит, что данная группа автоматически становится носителем коллективной ответственности. Если что не так, виноваты все «не такие».
Выходит, мы уже давно вплотную подошли к эпосу, где речь идет не о личностях, а о племенах. Тогда, когда сказали, что негра надо называть афроамериканцем и создавать ему льготные условия при приеме на работу и учебу.
Немецкий социолог Норберт Элиас полагал, что история цивилизации – это путь рационализации эмоций. Возможно. От нечеловечески страстной гомеровской «Илиады» через тридцать веков к «Поискам утраченного времени» Пруста, где эмоции настолько рационализированы, что растворяются в словах. Где личность настолько индивидуализирована, что ее как будто бы и нет. Поэтому следующий большой европейский роман – «Человек без свойств» Роберта Музиля. Не роман собственно, а длинный-предлинный текст про нежную человеческую неопределенность.
о ведь возможен и обратный путь – насытить древними эмоциями современную рациональность. Выйти из расслабленного постмодерна и войти прямиком в суровый эпос. Войти со всей решимостью, которая подобает текущему – весьма решительному – моменту.

Гнев, богиня, воспой

Цитированный Ларри Зидентоп написал в 2000 году, что историческая роль Европы и вообще Запада состоит в защите либеральных и христианских основ в условиях «мульткультурализма».
Пророческие слова. Я боюсь только, что это пророчество исполнится с большим превышением. Чувство витальной угрозы, разделяемое широким кругом соотечественников и единоверцев, вызывает из дебрей души невиданных зверей. Защита христианских и либеральных ценностей может обернуться проектами воистину невиданными и неслыханными. В знаменитой листовке Илья Эренбург призывал: «Убей немца!.. Если ты думаешь, что немца убьет твой сосед – значит, ты не понял угрозы. Убей немца – это молит твоя земля». И так далее. Заметим: не фашиста, а немца. К чему призовет Эренбург будущей войны? Вряд ли только к убийству. Может быть, и не к убийству вовсе, а к какому-то плану глобального изменения баланса цивилизаций путем массового переучивания одних, перевоспитания других, интернирования третьих, переселения четвертых, ассимиляции пятых, суда над шестыми… И для всего этого потребуется масса эпических героев. Масса сильных и красивых тел. Бывших либералов.
«А что, сдаваться прикажете?! – воскликнет некто, услышав в моих словах иронию. – Бороду в четыре пальца отращивать? Жену в паранджу кутать?»
Да нет, я вовсе не иронизирую. Я просто предчувствую эпос. Потихоньку описываем кольцо – из архаики в либерализм и обратно. Они или мы. Третьего не дано. Кошмар.
В общем, «так погребали они конеборного Гектора тело». А вместе с ним – прекрасные прошловековые надежды.